Интервью Морри журналу Rock&Read № 32 за сентябрь 2010 года

[dianar]

Интервью Морри



И: В прошлый раз вы появлялись на страницах нашего журнала в 8 номере, в то время ситуация у вас была близка к чистому листу. Тогда Вы говорили о том, что «Dead End — это не то, что делаю «я», а то, что я делал «с ними», и большого я сейчас сказать не могу».
Морри: Я так говорил (улыбка)? Это было в 2006 году, ровно четыре года назад, верно?

И: Да, на самом деле 4 года назад события стали разворачиваться довольно неожиданно, после предыдущих 10 лет?
М: Особенно первый год. Сначала с Creature Creature в июне впервые провел концерт, потом спустя некоторое время вышел первый альбом Light&Lust, после чего снова начались концерты, развитие пошло довольно быстро. И тут же вместе с Dead End мы записали альбом METAMOPHOSIS, в ноябре тоже состоялся концерт. А затем снова концерты, на этот раз Creature Creature. Если сравнить с другими группами, может быть, расписание не такое и плотное, однако по сравнению с прошлым...

И: Да, наверное, это были для Вас самые напряженные дни за много лет. Наверное, Вы давно не приезжали так надолго в Японию?
М: Да, пожалуй. Если подумать, то уже полгода я нахожусь в Японии, с июня прошлого гола.

И: Вы предполагали, что так и будет? Наверное, Вы должны были предвидеть, что если возродить Dead End, то придется больше времени проводить в Японии?
М: Да, но на самом деле, пока не сделаешь, не поймешь. Поскольку я не смогу быть одновременно и там, и там, я делаю поочередно, так что оказалось, что график получился напряженным. Но я не мог понять, насколько я буду занят, пока не начал конкретную работу. Но когда я увидел, что в эту неделю Creature, на следующей неделе — уже Dead End, то понял, что расписание получилось жестким. Конечно, в нем не было ничего не выполнимого, но у меня не было полной уверенности, что я смогу все осуществить. Особенно в психологическом смысле.

И: Поскольку в действительности получился такой круговорот, Вам оказалось сложно работать сразу в двух проектах?
М: Нет, так сказать нельзя. Конечно, необходимо поддерживать высокое качество в каждом проекте. Однако в Dead End музыку пишет в основном Адачи-кун, а в Creature Creature пишу в основном я. В этом и состоит основное различие. Хотя я и не разделяю их только по этой причине. Конечно, я хочу, чтобы в Dead End писал Адачи-кун, и под этим руководством Ю-чана (Адачи) двигаться вперед. И если все правильно распределить, то можно продвигать оба проекта.

И: Если сравнить с тем, что было раньше, в наши дни гораздо терпимее стали относиться к тому, что один и тот же человек может одновременно продвигать несколько дел. Раньше это считалось неверностью.
М: Действительно, в 80-годы общество так и смотрело на это.

И: Если человек, занимаясь одним делом, начинал второе, то начинали подозревать, что в действительности он не так уж и хочет заниматься каким-то из этих проектов. И на самом деле, кажется сложным поддерживать мотивацию на одном уровне, если есть несколько дел.
И: Нет, у меня они на одном уровне, полностью. Я в любое дело вкладываю все силы, тем более это совершенно разные вещи. Dead End - это группа. Здесь нас четверо, все равноправны, каждый несет свою долю ответственности. В Creature Creature все по-другому. В конечном итоге, я все пропускаю через себя, как через фильтр, чтобы принять окончательное решение. В этом смысле Creature Creature - не группа. Если начать говорить о том, что же тогда может считаться группой, то это будет скучный разговор. Просто я сразу хочу сказать, что для меня Creature Creature— коллектив совершенно иного плана, чем Dead End. И пока эти отличия ясно чувствуются, я... Не возможно, что бы я мог перестать отличать одно от другого.

И: Сейчас Вы в процессе работы над альбомом. Давайте вернемся назад и вспомним, как началось возрождение Dead End?
М: Я думаю, что у нас получился отличный альбом METAMOPHOSIS. Это было поразительно.

И: Какое слово Вы употребили! Поразительно!
М: Для меня этот альбом можно даже назвать пугающим. Давление звука очень сильно. Само звучание как таковое. Одно с другим приходит в столкновение. Так что нельзя назвать это просто приятным альбомом, для меня он пугающий. Но все равно я думаю, что мы смогли сделать хороший альбом. А тут еще Минато. После воссоединения группы он играл на первом концерте и участвовал в записи альбома, а потом... Для меня это все взаимосвязано. Сейчас нам помогает Ямасаки-кун. Он очень хороший ударник, очень талантливый. Но если в группе меняется ударник, то все изменяется. Это интересно само по себе. Другой грув, другое чувство грува. Как ни говори, может быть, слишком грубо будет казать, что это другое поколение, но тот грув могло делать только наше поколение.

И: Другая кровь?
М: Да. И я подумал, что это возможность влить в Dead End новую кровь. И мне самому очень интересно, что будет дальше, если мы продолжим работать с ним вместе.

И: Было бы странно избежать этого вопроса, поэтому я спрошу Вас о том, в чем причина того, что Минато участвовал в первом концерте, в записи альбома и съемках клипа, а потом перестал участвовать во работе группы?
М: Надо сказать, что с самого начала, когда речь шла о возрождении группы, он не был искренне, обеими руками за. С самого начала он ставил какие-то ограничения. Интересно, но он сразу сказал, что будет принимать участие в записи альбома, а что касается концертов — посмотрим. Но он четко не сказал, что не будет выступать. В прошлом году я приехал сюда по делам Кричи и встретился с ним непосредственно и поговорил. Сказал, что в августе будет концерт ( JACK IN THE BOX SUMMER 2009), потом будет запись альбома... И когда я сказал, что после выхода альбома снова будут концерты, он просто покачал головой. Причины... спросите у него (улыбка).

И: Иными словами, Вы не знаете?
М: Нет, не знаю. Может быть, он просто ненавидит меня и не хочет барабанить за моей спиной? (смех). Это шутка, конечно, но какая-то причина у него должна быть. По этому поводу можно строить предположения, можно гадать, но смысла в этом нет. Я иногда хожу на его концерты. Но не для того, чтобы его уговаривать. Если быть точным, то он не говорил, что не будет выступать. Правда, и что будет, тоже не говорил. Он и раньше был таким, так что тут нечего говорить, во всяком случае, мне.

И: Мне сложно понять образ мыслей такого человека.
М: Да. Человек, который достиг такого возраста, уже начинает понимать, что бесполезно судить о ком-то через призму собственных фильтров. Пределов нет. Особенно в Америке, где каждый стремится к самоутверждению. И прежде, чем судить, ничего не остается, кроме как подумать, что этот человек такой уж и есть. Даже если и есть неприятные черты, стараешься не замечать, более того, приходится не просто делать вид, что не видишь, а принимать человека таким, какой он есть. Вот и Минато — такой уж он человек.

И: Может быть, это прозвучит невежливо, но мне кажется, что в Dead End все участники группы так относятся друг к другу.
М: Да (смех). Но на самом деле, если бы этого не было, мы не смогли бы работать вместе. Ведь мы не принимаем решения в духе: «Я думаю так, поэтому и ты делай так же». Мы с ранних пор стремились понимать друг друга.

И: Но ведь если рассуждать как обычно, то какой смысл в том, чтобы сняться в видео, но не выступать на концерте?
М: Я тоже это понимаю, но думаю, Минато-кун не принимает это близко к сердцу, совершенно. Это не имеет отношения к тому, что если сделал что-то одно, то, значит, нужно делать и следующее. Я тоже не знаю, может быть, у него такие принципы, может быть, в то время у него появились причины отказаться. В общем, такой уж он человек.

И: Все понятно. Почему еще возникает снова этот вопрос, ведь все участники группы несут одинаковую ответственность, и если одного человека не хватает, то само существование группы находится под угрозой.
М: Нет, такого не будет. Пока Адачи-кун будет продолжать писать музыку. Прежде всего — музыка, это главное. Если ее нет, то как музыкант, я ничего не могу сделать. Главное — какую музыку он напишет. И я полностью связан с этим. Я почти не верю в другую силу, помимо этого, действительно, музыка — это наше единственное оружие. Не образ, а прежде всего, музыка, когда возникает идея: «Вот что я хочу сделать!» Отсюда возникает и все остальное. И образ, и стратегия, и все, что угодно. И пока Адачи-кун будет писать музыку, пока шумные участники группы вместе, то они вместе с Окано-сан (Хадзимэ Окано, продюсер - прим. Автора) смогут создавать стоящие вещи и Dead End будет продолжать свою активность. Это понимаю и я, и Джое. Жаль, что так получилось с Минато, но именно поэтому мы не распустили группу.

И: А большой общественный резонанс и высокая оценка со стороны слушателей...
М: Нет, это не имеет никакого отношения. Все решается только внутри группы между нами — Ю-чан, Джое и мной.

И: За то время, что прошло после «возрождения», ваше отношение к Ю и Джое изменилось?
М: Имеется в виду в человеческом плане? Совершенно не изменилось (улыбка). Иногда возникает мысль о том, что все стали взрослыми, но в основном ничего не изменилось.

И: Наверное, и они могут сказать то же самое?
М: Да. Но если говорить о том, что изменилось, это то, что, пожалуй, звук стал немного тише. Во время репетиций особенно. Я использую ушные мониторы, так что для меня нет разницы, но вообще раньше звук был громче.

И: Все старались играть громче, словно соревнуясь друг с другом?
М: Минато всегда играл очень громко. И чтобы не уступать барабанам, все старались играть громче. И мне не оставалось ничего иного, как напрягать голос.

И: Понятно. Когда Вы говорили о прошлых концертах, о записи альбома, Вы часто говорили, какие замечательные другие участники группы. То есть Вы снова убедились, какие это замечательные музыканты?
М: Да, каждый из группы действительно является замечательным музыкантом. Я имею в виду вообще все, не только технику игры. В первую очередь поэтому с ними так интересно работать вместе. Наверное, и зрители это чувствуют.

И: Думаю, что зрители, которые пришли на ваши концерты спустя 20 лет, должны были подумать: «Да, классная группа!», а люди, которые увидели вас впервые, подумали: «Никогда еще не доводилось видеть такую группу».
М: Да? Если это говорилось в положительном смысле, то лучшего нельзя и ожидать.

И: Конечно, в положительном смысле! Однако теперь, когда возобновилась активность Dead End, Вы не задумались, что будет с Creature Creature?
М: Такого не было совершенно. Dead End это Dead End, Creature Creature — это Creature Creature, с самого начала это были совершенно отдельные вещи. Dead End — это группа, музыку там в основном пишет Адачи -кун. Creature Creature основана на моих стандартах, так что это не группа в полном смысле слова. В связи с такой структурой Dead End не изменится. А Creature Creature — это другое, это мой сольный проект. И музыку здесь пишу в основном я сам или заказываю другим людям. И поскольку изначально существуют такие различия, то не думаю, что возникнут особые проблемы.

И: Однако думаю, что возникает значительный эффект синергизма?
М: В коммерческом плане?

И: Нет, в другом смысле, например, в Creature Creature HIRO и SHINOBU так хорошо играют, что надо бы и тебе, Адачи-кун, побольше энтузиазма!» (смех).
М: Нет, такого нет, абсолютно. Таким образом Адачи-куна не воодушевить (смех). Нет, у меня и цели такой нет.

И: Но все равно, в каком-то смысле все равно возникает соревнование между двумя проектами...
М: Я этого практически не осознаю. У нас собралась не та компания, чтобы обращать внимание на такие вещи. Особенно участники группы Dead End. Однако для меня самого это важно. Ведь один человек является вокалистом и там, и там. И я не могу полностью игнорировать, когда говорят: «Dead End лучше» или « Creature Creature лучше». В основном, я доволен, когда хвалят и то, и то, но честно говоря, мне важно понять, в чем лучше или хуже.

И: В основном, думаю, это зависит только от склонностей и вкусов слушателей, хотя , конечно, не обращать внимание на такие вещи не получится. Вы это признаете?
М: Да. Конечно, это прозвучит, наверное, странно, но я сам и там, и там не хочу уступать. Когда работаю в Creature Creature — не хочу проигрывать Dead End , когда пою в Dead End —не хочу уступать Creature Creature. Проигрывать баллы не группе, а самому себе. Я не хочу чтобы люди считали, например, что «Морри в Dead End лучше». Поэтому в каком бы проекте я ни находился, я стараюсь сделать самое лучшее, что могу. И в этом смысле внутри меня действительно идет соревнование Dead End против Creature Creature. Хотя в этих проектах в основном все отличается.

И: Наверное, тут есть нюансы, но в целом манера пения в Creature Creature более естественна для Вас в настоящее время?
М: Да, диапазон пения другой. В Creature Creature более низкий диапазон.

И: Конечно, в Dead End в определенной степени имеется элемент форсирования?
М: В Dead End музыку пишет Адачи-кун, а мелодию для голоса в основном продумываю я сам. Однако даже если я на мгновение и подумаю о том, что хорошо бы понизить ключ на полтона, но никогда не скажу этого. В этот момент я принуждаю себя. Поэтому Dead End в определенном смысле всегда для меня вызов. Всегда битва. И в то же время в Dead End можно действовать проще. В некотором смысле, грубо говоря, там я являюсь только вокалистом. Если говорить о старых временах … в то время я пел на пределе, и способ пения был другим. А сейчас на концерте я порой пою на полтона ниже, хотя в новых песнях такого нет. Мне хочется полностью показать музыку, которую пишет Адачи-кун. И я думаю о том, как это сделать. Это и есть для меня вызов. Когда я сам пишу музыку, то конечно, думаю об этом с самого начала. И в этом случае вызова для меня нет. Но тут нет речи о том, что одно хорошо, а другое плохо.

И: Но ведь и раньше в процессе деятельности Dead End Ваша вокальная манера постепенно менялась. Вы говорили, что период GHOST OF ROMANCE (второй альбом Dead End 1987 года — прим. автора) был для Вас переходным.
М: Да, я и сейчас этого не отрицаю.

И: И в процессе этих изменения тоже было немало трудных для пения мест. А теперь Вам, с Вашим современным диапазоном, не странно петь старые песни?
М: Как сказать. В целом мы исполняем старые песни только для того, чтобы просто порадовать фанатов. Честно говоря, это просто фан-сервис. И хотя тональность в старых песнях достаточно высокая и петь их трудно, но я не могу сказать, что мне это кажется непривычным или неудобным. Но если вспомнить прошлое, то до выхода нашего третьего альбома для меня все продолжался переходный период. Да и окончательно я утвердил свой вокальный стиль только после выхода альбома Creature Creature Light &Lust. В том числе и диапазон. В период DEAD LINE (первый альбом группы, вышедший в 1986 году — прим.автора) мой стиль пения только травмировал горло. К тому же, в то время я почти не пел фальцетом.

И: Не использовали фальцет, потому что не могли использовать?
М: Да, фальцетом я не мог петь до сингла Blue Vices. Я был рад, что у меня это получилось. В общем, до тех пор горло у меня было закрыто. Но я стал заниматься с педагогом по вокалу. Мне говорят: «А теперь попробуем фальцет!» А я ответил: «Не могу». «Как это не не могу?» «У меня нет фальцета». А мне в ответ: «Что ты такое говоришь! Как это нет!» (смех).

И: Это была легендарный педагог по вокалу MICHIKO-сан?
М: Да (улыбка). Благодаря ей я смог петь фальцетом, и результатом стал сингл Blue Vices. Я действительно до этого не мог так петь, а может быть, просто не умел. Если вспомнить, что было потом... во время записи альбома ZERO, я снова менял вокальный стиль, так что было очень странное чувство. В общем удовлетворение от пения было нулевым.

И: Если вспомнить прошлое, то понятно, что в настоящем, наверное, стиль стал полностью здоровым. К тому же Вы только что сказали, что в Light&Lust Вы установили свой стиль, и благодаря тому, что вышел этот альбом, в дальнейшем Вы смогли успешно сделать METAMORPHOSIS.
М: Да, есть такое. Ведь был перерыв в 10 лет, за это время я многое пробовал. И именно в этом альбоме, где я попытался все это воплотить, я смог найти наиболее подходящую мне манеру пения, включая и тот стиль, который вызывает удовлетворение от пения. И поэтому тоже я смог вернуться в Dead End.

И: А в нынешнем втором альбоме Creature Creature INFERNO отразится то новое, что открылось во время работы над METAMORPHOSIS.?
М: Не знаю. На этот раз в альбом Крича войдут 6-7 песни, которые мы исполняли на концертах с июня прошлого года. Они родились еще до воссоединения Dead End. Вернее, все шло одновременно. Поэтому вряд ли. Таково мое собственное ощущение. Запланированных изменений не будет. Но я естественным образом все равно меняюсь, в Dead End или в Creature Creature. Меняется душа, меняется и пение.

И: Иными словами, хотя поет один и тот же человек, но Inferno является следующим произведением после Light&Lust, а METAMORPHOSIS — нет?
М: Да, это несомненно.

И: И вот еще что интересно отметить. Вы исполняли эти песни с прошлого года довольно много, а записали только потом, так что получилось, что в музыкальном плане над ними работали не только Вы, Морри-сан?
М: Да, и это важно.

И: То есть Вы с самого начала ожидали, что другие участники будут настолько вовлечены в творческий процесс?
М: Конечно. Более того, скажу, что ожидал большего. Прежде всего я сказал Хиро и Шинобу, что они написали по одной песне. Короче говоря, «популярные песни», которые я не смог бы написать сам (смех). И они действительно написали такие песни, что я бы и не подумал. То же самое было и с Минору. Таким образом в альбоме получился хороший баланс с моим композициями, которые часто называют «маньячными».

И: Шинобу взял темой «респект к вижуал-кею 90-х годов» и написал Gone By Rain. Было интересно, как это ее исполнит Морри-сан, который не был знаком с этим направлением. По отношению к музыке, которая была немного ранее, разве Вы не почувствовали себя Рипом ван Винклем, который через много лет вернулся в родной город, где все стало не знакомым?
М: Да, я совершенно не понимал ее.

И: А после этого, когда Вы вышли на одну сцену с более молодыми музыкантами, на которых в свое время повлияла Ваша музыка, пообщались с ними, Вы смогли усвоить для себя современную действительность?
М: Нет, пока я ее еще не очень хорошо понимаю. А вот что касается моего влияния, о котором здесь говорилось. Здесь речь не пойдет о том, что мы говорили недавно о Ямасаки-кун. Но все же я не люблю, когда все сводят к разнице поколений. Но тем не менее у Шинобу совсем иное чувство ритма, оно очень отличается от нашего. Примерно год назад на репетиции во время перерыва он подошел ко мне и сказал: «Морри-сан, я один словно нахожусь в другом мире!» Короче говоря, он не совпадает точь в точь в ритме с нами. Его ритм — это что-то вроде щелканья. Звучит в голове как щелканье. И сейчас я достаточно много слышал музыки, которая построена на таком щелкающем ритме, но все равно он кажется каким-то странным. Когда я поговорил с Шиньей из Dir en Grey, оказалось, что он чувствует то же самое. Но с моей точки зрения такие различия — это не плохо или хорошо, но очень интересно. Так что для меня Шинобу — это щелкающий элемент в криче. И некоторые вещи делаются как раз под его ритм, а не под Сакуру. Это действительно интересно. Но при этом мне не хочется делать вывод, что это поколение Шинобу такое. Скорее я скажу, что это Шинобу такой.

И: И к этим различиям Вы сознательно стремитесь?
М: Да. Если такого не будет, то нет особого смысла играть. Я с самого начала думал о том, что если все будут принадлежать к одному поколению, то и восприятие, и образ мыслей будет похожим, а вот если хотя бы в какой-то степени добавить свежую кровь, то можно будет создать какой-то разлом, какую-то трещину. Поэтому мне и хотелось поработать с молодым поколением, у которого другой вкус, чем у меня.

И: Сейчас подумалось, что название Creature Creature очень соответствующее — когда в результате разрушения возникает что-то новое, постоянно меняющееся. Как Вы придумали такое название?
М: Это немного странно...В то время я думал о разных названиях, время подошло, и я думал, что же делать. И вот в однажды на рассвете я задремал в гостиной. И вдруг откуда-то с низу раздался крик. Что такое? Я открыл глаза. Это не сон, я слышал собственными ушами. А я живу в апартаментах на 11 этаже, внизу находится бойлерная. Сначала я подумал, что это мышь, но мышь не может крикнуть так громко. Моя жена тоже слышала этот звук. «Что это сейчас было?» «Что это за существо?» Отсюда и пошло: Creature. Сначала я думал так и назвать, но потом подумал, что неприятно, если будут путать с The Creatures (группа Сью и Баджи, участников британской группы Siouxsie and the Banshees - прим. Перев.) Поэтому решил назвать к-к, повторив два раза. Окружающие одобрили.

И: И чей же крик оказался тогда?
М: Так и не знаю. Это все просто загадка.

И: Наверное, бойлерная превратилась на время в чистилище (смех) (намек на проходивший в июне-июле тур Creature Creature «PURGATORY».) Итак, в самом начале деятельности Creature Creature Вы, Морри-сан, не заботились о правилах вижуал-кей или о собственной музыкальной родословной. Но потом с течением времени сделали для себя, должно быть, много открытий?
М: Открытий...прежде всего, куда бы я не отправился, все обращаются со мной очень вежливо, так что я даже чувствую себя смущенным (улыбка). Когда я бываю с молодыми музыкантами, с теми, кого называют вижуал кей. Хотя в последнее время молодые люди в основном обладают хорошими манерами. Особенно музыканты. Но сам я не особенно обращаю внимание на то, как на меня смотрят.

И: Но сейчас очень многие говорят: «Морри-сан оказал на меня большое влияние». Наверняка сейчас уровень признания у Вас гораздо выше, чем четыре года назад.
М: Да, я это прочувствовал, но обычно меня не оставляют сомнения. «Не стоит говорить обо мне настолько хорошо». Сам я не думаю, что делаю что-то настолько значительное. Хотя у меня высокое мнение о себе, в разных смыслах этого слова. Но ведь это все история, не так ли? Вернее, естественный ход событий. И поэтому, хочу сказать, чуть меняя тему, если занимаешься музыкой, то разве речь идет только о музыке? К тому же вокруг очень много отличных музыкантов. И в Японии, и в Америке. Но для меня отличный музыкант — это тот, кто занимается музыкой. У кого музыка является целью. Иначе нельзя. Потому что в зависимости от того, является ли музыка целью, выбираются и способы достижения цели. Если этого нет, то и во мне нет отклика. Поэтому важно одно: «Для кого эта музыка?» И что касается художественных средств, я сужу с той же позиции. И пение, и игру, и танцы. И когда смотрю представление, мне важно: «Это доходит?» В этом смысле я горжусь собой, еще с давних пор.

И: То есть Вы создаете произведения, которые обязательно достигают до слушателя, Вы этим гордитесь?
М: Еще в юности, когда я толком ничего не умел, у меня было чувство: «Я вам всем покажу!» И хотя вокруг было много людей, которые умели гораздо больше меня, я думал: «Вы техничны, но вы не интересны!» Так я обычно думал, отбросив всякую логику. «Может техника и хороша, но чувства нет. Вот, послушайте это!» - и давал послушать GASTUNK. (смех). Конечно, это были только эмоции, но они стали для меня основой. Но если говорить честно, в те времена я считал, что вокруг меня очень много потрясающих музыкантов, гораздо лучше меня. Но хотя мы не были мейджерами, но Dead End оценили, многим понравилось. Но у меня всегда было чувство, что вокруг полно гораздо лучших. Но теперь, когда мне уже более 40 лет, если оглянуться назад, оказалось, что очень мало людей, которые начинали в те годы и продолжают выступать. И я иногда думаю: «Как так? И где же все эти классные парни?»

И: Вы думали, что было много таких, а оказалось, что никого и не было?
М: Да. И в то же время я думал: «А я-то хорош ли?» У меня внутри был идеал. Что и как я хотел делать. Но разве его достигнешь? Поэтому внутри меня шла борьба. И я думал, что должно быть полно людей, которые смогли достигнуть моих идеалов, и во всем мире, и в Японии. И чувствовал по отношению к ним своего рода опасения. Не то что бы «не проиграю!», а скорее страх.

И: То есть у Вас было чувство, что должны быть люди, которые лучше Вашего осуществили Ваши идеалы?
М: Да, такие обязательно должны были где-нибудь быть. Однако... таких нет!

И: Таким образом, в конечном итоге сейчас Вы сами наиболее близки к своим идеалам?
М: Нет, такого... Нет, я ведь не знаю о других. Такие вещи нельзя сказать, если не увидишь все полностью. Наверное, где-то есть. Но ведь я не ходил полностью на все концерты. Но в последнее время я гораздо больше хожу смотреть танцы, а не музыку. На меня это оказывает гораздо более стимулирующее воздействие.

И: Стимулирует именно потому, что не является музыкой?
М: Нет, я для себя не разделяю, то что, происходит на сцене, будь то танцы или музыка. И если говорить о музыке, то я слушаю не только одну рок-музыку, но и классику тоже.

И: То есть Вы считаете, что бывает, что исполнение технично, но чувства в нем нет?
М: Да. Но в то время, если нет техники, то это не годится. Если совсем нет техники. Необходимо было прилагать усилия, чтобы наработать технику. Были и те, кто критиковал техничных исполнителей, но мне не нравилось ни те, ни другие. Мне не нравились те, кто брали только техникой, но и те, кто критиковал их, тоже были мне неприятны, хотя я и не ценил техничность. То есть, если у тебя нет техники, то о таких вообще речи нет.

И: Но разве мастерство исполнения это не средство? Иными словами,хуже всего, если нечего донести до слушателей, даже используя такой инструмент?
М: Это действительно так. И я вообще не слушаю тех, кто совсем не умеет играть. Только из-за этого я их отбрасываю. Необходимое условие — хорошая игра. Вот так, хотя сам-то совсем не обладаю техникой.

И: Что Вы такое говорите! (смех).
М: Нет, я действительно так думаю. Но все равно я считаю, что необходимое условие — это хотя бы минимальная техничность.

И: Наверное, среди уважаемых Вами музыкантов должно быть много таких, для кого важна именно за техничность.
М: Нет, таких нет. Даже странно звучит, если я называю что-то техничным (смех). И в классике, и в джазе есть множество исполнителей, у которых есть только высокая техника. И я снова повторюсь: важно, что делаешь и для кого. Есть это у исполнителя или нет, я особенно хорошо понял, глядя на танцы, то есть прикоснувшись к искусству, иному чем музыка. Есть люди, для которых главное — это само мастерство, а есть люди, которые используют это мастерство как средство, чтобы выразить что-то, чтобы стремиться к своим целям. Думаю, что именно здесь проходит граница мира творчества.

И: Морри-сан, а Вы что находите для себя, когда поете?
М: Если говорить об истоках, то это нерациональность (нелепость) существования человека. Это же я могу сказать и по отношению к самому себе. В конце концов, нет человека, который родился бы по своему выбору. Если посмотреть, то в нашем мире живут люди, которым пришлось родиться. И никто не знает, что будет после смерти. Начало и конец человеческой жизни окутан загадкой неизвестности. Сейчас я могу петь и говорить, но все равно я родился в этом мире не в результате собственного выбора. Иными словами, изначальной свободы нет. И в этом смысле я хочу быть свободным. Абсолютно свободным! Но это невозможно. Во всяком случае, пока я остаюсь человеком. По отношению к этому возможен какой-то беспримерный разрушительный импульс. Если говорить до конца.

И: Но разве этот разрушительный импульс не гасится с помощью пения?
М: Конечно, в каком-то смысле это универсальная тема. Если обратиться к истории, многие философы обдумывали эту тему, доходя до самых истоков, но в конечном итоге ответа так и не нашли. Именно потому, что ответа нет, об этом и продолжают размышлять. Если был бы ответ, то не было бы и необходимости думать об этом.

И: Иными словами, Вы поете теперь не потому, что хотите найти ответ?
М: Да, хотя я и хочу найти ответ, но я с самого начала понимал, что ответа нет. В конце концов, в этом мире нет настоящего «ничто», все вещи существуют. Можно сказать, что это «ад существования». Даже если и найдешь что-то, что не существует, то это вовсе не «ничто». То, что мы можем представить себе — это уже другое. А вот «ничто» и «смерть» - это только слова. Как только я смогу увидеть «ничто», я достигну абсолютной свободы. Но при этом с самого начала мое поражение предопределено.

И: Но Вы все равно стремитесь...
М: Таков мой характер.

И: Хотя Вы видите поражение, но все равно, несомненно, это стремление имеет для Вас значение.
М: Не знаю, имеет ли это для меня ценность. Наверное, именно поэтому человек стал человеком, а может быть, я просто попал в ловушку разума.

И: Ловушка разума?
М: Да. И когда встает вопрос, кто же заманил меня в эту ловушку, мне не нравится ответ: «Бог». В зависимости от разума, это персональный ад. Ведь все задумываются. Глядя на свое отражение в зеркале, человек думает: «Кто же это?» И тут тоже самое ощущение. Для меня это ощущение обычно. И отвечая на нынешний вопрос, человек по имени Морри находится здесь, но кто он на самом деле? И я тону в этих сомнениях. Так что мое истинное лицо неизвестно и мне самому.

И: Однако, тяжелый случай (смех).
М: Да уж. Но ведь все взаимосвязано! У меня внутри разум существует. Космос существует.
Я тоже существую. Мир существует. Это сплошной ад существования, поэтому я хочу увидеть «ничто». Хочу свободы. Я хочу увидеть смерть, но не могу ее увидеть. Что будет, когда я умру — не знаю. И вот я спрашиваю, что же я такое (смех).

И: И эти глубокие вопросы Вы воплощаете и в Dead End, и в Creature Creature? Вы не думаете, что Вашу музыку сочтут мрачной и безнадежной?
М: Если так и подумают, то ничего не поделаешь. Есть причины тому, что она темная. Но думаю, что это очень поверхностное восприятие. Если посмотреть на другие группы, о которых говорят так же, то они очень отличаются от меня. Они просто заигрывают с этим темным образом. Собственно, я тоже в некоторой степени заигрываю (смех). Но это то стремление к саморазрушению, этот разум, который не может найти ответов. Прежде всего нерациональность (нелепость) мышления. Если размышлять о разуме, то к этому и приходишь. Люди бывают разных типов, я все же принадлежу к такому типу. Чувствую трепет, и в то же время чувствую удовольствие, и все это очень интересно. Докуда я смогу дойти. И это - одна из основ меня как человека. И поэтому я занимаюсь музыкой. И раз я родился с таким голосом, и мог петь, поэтому выбрал музыку.

И: То есть в результате всех поисков Вы сознательно выбрали себе музыку как способ, как действенную силу?
М: Да, это естественный ход событий, естественный в этом мире. На самом деле у меня было желание, да и то, что меня оценили сыграло не последнюю роль. И потом я уже ни на кого не оборачивался. Как-то давно я задал себе вопрос. Это было в то время, когда распалась Dead End. Что, если завтра случиться ядерная война, все человечество погибнет и я останусь один, захочу ли я в такой ситуации все так же писать музыку и петь? Когда я спросил себя, то ответ был: «Нет». Может быть, я буду что-то напевать для себя, но серьезно писать музыку и стихи я не буду.

И: Потому что не будет слушателей?
М: Да. Ведь часто говорят: «Я делаю это для себя», не так ли? Думаю, что такие люди не задумываются глубоко над своими словами, и поэтому невольно говорят неправду (улыбка). Думаю, что почти никто не будет в такой ситуации продолжать. Только человек, у которого музыка является его истинным призванием, способен продолжать, оставшись один на земле. Но у меня такого нет, и в тот момент, когда я осознал это, я понял, что я занимаюсь музыкой для людей. Предпосылкой является наличие слушателей.

И: Вы пишите музыку, которая кажется полной тьмы и отчаяния, но на самом деле Вы приносите людям прямо противоположное.
М: Да, в этом смысле я делаю универсальные вещи. Именно потому, что язык темен, есть многое, что можно понять по-другому. Может быть, стоит немного измениться?

И: Да, нет, пожалуй (улыбка)
М: В этом отражаются еще мои вкусы и предпочтения. Но именно потому, что это универсальные вещи, я продолжаю сохранять интерес.

И: Мне хочется спросить конкретно о том, что касается слов. Как изменилось Ваше отношение к японскому и английскому языку и их использованию?
М: Имеется в виду звучание?

И: И это тоже. Например, та часть в Gone By Rain, похожая на разговор. Раньше Морри-сан обязательно написал бы его на английском, не так ли?
М: Что за подозрительный тип! (улыбка) Из-за этого мне пришлось поволноваться. Наверное, естественным было бы написать это на английском, но в конечном итоге я выполнил пожелание Шинобу написать текст на японском. Я сказал: «Может, в эту часть добавим голос?» Шинобу ответил: «Здесь пусть обязательно будет «разговор». И еще у меня есть просьба!» (смех). Так полностью получилась его концепция. Так что само по себе звучание японской речи отношения к этому не имеет.

И: А как Вам вообще теперь в Японии? 4 года назад Вы говорили, что чувствуете себя в Японии иностранцем. «Чувствую себя плохо, находясь в поезде среди одних только японцев».
М: Нет, сейчас этого уже нет. Тогда я вернулся в Японию после 10 лет отсутствия, а теперь я уже привык. Ведь я все-таки японец. А вообще то чувство неестественности было связано не с национальностью, не с тем, что там американцы , а тут японцы, а именно с самим местом существования. Думаю, правильно будет сказать, что куда бы ни приехал, чувствуешь некоторую неестественность. Цвет волос, цвет глаз, цвет кожи, все это не просто поверхностные вещи. В конце концов, где бы я ни был, я все равно японец. Сколько бы ни жил в Америке. Если писать стихи на английском, то это действительно трудно. Потому что нет реальности. На самом деле я вижу сны на английском языке, многие вещи получаются рефлекторно, без запинки, но в основном внутри меня словно существует переводчик. Если не пользоваться переводчиком, то для меня реальным до сих пор является японский язык, и я хочу писать на японском. Это то, что не исчезает.

И: У меня есть еще один вопрос. Хотели бы Вы в глубине души передать кому-то свои гены по наследству?
М: Нет, совершенно не хочу. Я не хочу иметь детей. У меня нет желания увидеть своих детей. Я понял, что я за человек, и нет никакой необходимости увеличивать количество зла в этом мире (улыбка). Конечно, если бы ребенок действительно родился, он был бы милым... Но как представлю себе это, настроение портится (смех).

И: Что Вы говорите! (смех)
М: Например, садишься в поезд. Впереди, как видно, отец и ребенок. И лица похожи. В таком случае мне хочется отвести взгляд. Честно говоря, в детстве мне часто говорили, что я похож на мать, и меня это очень злило. Уже тогда во мне крепло убеждение: «Я - это я!»

И: Сразу чувствуете нерациональность существования? (улыбка)
М: Просто у меня такой характер. Обычно, когда родители говорят: «Ты вовсе не наш ребенок, тебя нашли под тем мостом», то становится обидно, хотя и понятно, что это просто дурная шутка. Но мне было бы радостно слышать такие слова. Совершенно серьезно.

И: А если не говорить о реальных детях и внуках, хотелось бы вам продолжить себя в тех, кто воспринял влияние Вашей музыки и культуры? Наверное, Вам радостно это видеть? Что Вы скажете о таких наследниках?
М: Нет, я не могу сказать, что ощущаю какую-то радость по этому поводу. Взять Киёхару, или Хайда, которые говорят, что я оказал на них влияние, но ведь они действуют сами по себе. Тут нет желание показать мое влияние. Конечно, я рад, что есть люди, которые говорят, что что-то получили от меня. Но у меня совершенно нет желания что-то оставить после себя.

И: Вы не ощущаете что-то вроде миссии вашего поколения?
М: Нет, этого нет. Я совершенно не ощущаю себя представителем своего поколения. Наверное, в какой-то степени такое чувство должно быть, но я думаю, хорошо, если каждый будет делать то, что считает нужным. Потому что я не столько хочу что-то оставить, сколько жду того, чтобы достигнуть когда-нибудь смерти. Момента, когда я превращусь в ничто. Поэтому я совершенно не боюсь смерти.

И: Чтобы не вводить читателей в заблуждение, мне хочется еще раз подтвердить, что речь идет не о том, что Вы хотите поскорее умереть, а о том, что Вы хотите прожить жизнь честно и поэтому не боитесь смерти?
М: Конечно, я не хочу умереть под пытками (смех). Но смерти как таковой я совершенно не боюсь. Все люди умирают, и это последняя загадка, которую можно ожидать.

И: И это можно сказать лишь тогда, когда есть возможность наслаждаться жизнью.
М: Возможно. С другой стороны можно сказать, что смерть всегда здесь, перед нашими глазами, и это является подтверждением жизни. Именно потому, что есть жизнь, существует и смерть.

И: Однако хотя человек умирает, но созданная им музыка продолжает жить. Ведь есть и такой финальный образ мыслей.
М: Ну, это не окончательный вывод. Особенно в моем случае, я вовсе не пишу музыку для того, чтобы существовать и после смерти. Но конечно, если так случится, я был бы рад. Наверное, я был бы этому рад больше всего. На самом деле, это было бы просто здорово, если бы получилось создать мир, который не мог бы создать никто другой и который был бы воспринят обществом. Это была бы финальная точка. Но самоцелью это быть не может.